Игра судьбы или Противозаконная любовь - Страница 7


К оглавлению

7

Так прошли два года! Но в течение этого времени многое переменилось; многое приняло другой вид, другой ход; особливо в домашнем быту Лидина: жена его, эта некогда робкая, четырнадцатилетняя девочка, прекрасная, как Амур, поминутно льнувшая к груди мужа своего, плакавшая горько по целым ночам до рассвета о том, что он долго нейдет к ней, прыгавшая от радости, когда поцелует ее, — сделалась теперь дамою полною, белою, с роскошными формами, важною, пленительною дамою девятнадцати лет, которая смотрела своими прекрасными глазами очень смело, а многие находили даже, что и дерзко! Алые уста ее, приводившие в восторг своею красотою, прежде так мило лепетавшие слова любви и покорности, теперь гремели в обществах выражениями резкими, решительными, сказанными голосом громким! Все движения стройного тела ее были быстры и показывали совершенную уверенность в себе; робости, кроткости как будто не бывало! Она никогда уже ни от чего не бледнела; не содрогалась; не потупляла глаз; напротив: цвела, алела, блистала глазами, говорила громко, колко, хохотала и мужа не ставила в грош… Изумленный Лидин присмирел! Он не мог понять этого неожиданного переворота в словах и поступках жены своей!.. неожиданного… Сумасброд не воображал, что, ознакомливая жену свою с первых дней брака ее и в продолжение четырех лет с зрелищем пороков, приучая ее переносить брань, толчки, холодность, неверности, заставляя выпивать насильно то в доказательство любви, то от страху огромные стаканы вина; он должен будет наконец пожать плоды всего этого!.. Лидин и Елена поменялись ролями, хотя не в настоящем смысле — это было бы ужасно; но теперь уже Лидин не смел взмахнуть руки над светло-русою головкою жены своей и угрожать ее розовой щечке, потому что в одну из таких взмашек ее рука, белая, атласная, образец для Фидия, так ловко и так сильно прильнула к темно-красной щеке невежливого мужа, что миллионы искр, из глаз его посыпавшиеся, минуты с две летали и сверкали по горнице. После этой первой попытки и вместе победы Елена совсем перестала бояться своего мужа; не любила она его давно; не уважала тоже; но пока боялась, то скрывала и первые два ощущения; теперь же, свергнув иго страха, явно оказывала мужу холодность, пренебрежение и совершенное неуважение ко всем его требованиям, иногда и дельным. Вместе с развитием сил тела и ума созревали в ней и семена пороков, увы, посеянных в ее юном, некогда столь чистом и непорочном сердце, посеянные адским мужем!.. Она часто смеялась, вспоминая, как в день похорон матери своей выпила стакан шампанского в доказательство любви; смеялась тому, с каким детским повиновением схватила стакан, как дитя; с какой расстановкою и отвращением пила его; как задыхалась и дрожала от страха, что ей сделается дурно и что тогда доказательство любви будет неполное. «А теперь, Лидин! — говорила она иногда, наливая себе за столом стакан вина и приглашая его сделать то же, — теперь я пью в доказательство моего совершенного равнодушия к тебе!» Не одну эту неприятность испытывал Лидин; может быть, ведя жизнь беспутную, он мало заботился бы о явном пренебрежении от жены своей, если бы она не уничтожила всей власти его над домом и всех прав над людьми и имением. Все это было ее и, следовательно, зависело от нее и повиновалось одной ей, как только она потребовала этого. Удивленный и взбешенный Лидин видел, как постепенно исчезало шампанское со стола его и заменялось день ото дня худшим вином. Он нигде уже не находил ни нитки крупного жемчуга, ни дорогого перстня, ни собольих хвостов, все было тщательно замкнуто и не иначе выходило на свет, как для превращения в деньги, а иногда и в собственном виде, но только не для него. Машеньки и Дашеньки, которым он не привозил уже более золоченых пуговиц на сарафан, ни золотом шитых сафьянных башмачков, сделались теперь очень рассудительны и советовали ему вспомнить, что у него молодая и прекрасная жена! Игроки, видя, что он раскуривает трубку простою бумагою, а не бумажкою, как то делал прежде, перестали играть с ним на слово, но требовали, чтоб он положил на стол, как и другие, наличные деньги! Одно, что он мог еще и что было в его воле — это носиться вихрем по уезду на тройке коней вороных; но как он теперь ездил не для того, чтоб бросать деньги, а собирать их, то и прием ему был не так радушен. Здоровье его тоже начинало изменять ему; излишества всех родов, ослабя крепость сил, сделали его ленивым и неспособным к той неусыпной деятельности, какой требовала его должность. Следствием этого были разные упущения, которые внушили его начальству справедливую недоверчивость и огласили его везде дурным человеком. Елена имела также свою невзгоду: Атолин оставил ее!.. Лицо ее было красоты небесной, пока рисовались на нем: скромность, кротость, невинность, чувствительность и милая стыдливость — качества, с корнем вырванные из сердца ее бессовестным мужем; но когда оно постепенно принимало и наконец совсем получило этот вид смелый, решительный и даже, по мнению некоторых женщин, наглый, тогда Атолин не мог ни видеть, ни слышать ее без того, чтоб не перенестись мысленно к тому, что она была, и не содрогаться от того, что она есть. Он стал приходить реже, сидел недолго, не находил, что говорить, был задумчив, рассеян и спешил уйти, как только мог сделать это, не доводя Лидиной до слез.

Явная перемена Атолина жестоко уязвила душу Елены. Бывали минуты, что воспоминание о умершей матери, о ее последних словах с такой силою представлялось ее воображению и так теснило ей сердце, что она с воплем падала в подушки лицом, как будто стараясь укрыться от какого призрака. «Матушка, — говорила она задыхающимся голосом, — матушка! чего ты хочешь от меня? я простила тебе! Спаси же меня теперь, если можешь, возьми меня к себе!..»

7